Дмитрий Быков: Третья баллада

Какая была компания,
какая резвость и прыть!
Понятно было заранее,
что долго ей не прожить.

Словно палкой по частоколу,
выбивали наш гордый строй.
Первый умер, пошедши в школу,
и окончив школу, второй.

Третий помер, когда впервые
получил ногой по лицу,
Отрабатывая строевые
упражнения на плацу.

Четвертый умер от страха,
в душном его дыму,
А пятый был парень-рубаха
и умер с тоски по нему.

Шестой удавился, седьмой застрелился,
с трудом достав пистолет,
Восьмой уцелел, потому что молился,
и вынул счастливый билет,

Пристроился у каравая,
сумел избежать нищеты,
Однако не избежал трамвая,
в котором уехала ты,

Сказав перед этим честно и грубо,
что есть другой человек, —
И сразу трое врезали дуба,
поняв, что это навек.

Пятнадцатый умер от скуки,
идя на работу зимой.
Шестнадцатый умер от скуки,
придя с работы домой.

Двадцатый ходил шатаясь,
поскольку он начал пить,
И чудом не умер, пытаясь
на горло себе наступить.

Покуда с ногой на горле
влачил он свои года,
Пятеро перемерли
от жалости и стыда,

Тридцатый сломался при виде нахала,
который грозил ножом.
Теперь нас осталось довольно мало,
и мы себя бережем.

Так что нынешний ходит по струнке,
охраняет свой каравай,
шепчет, глотает слюнки,
твердит себе "не зевай",

Бежит любых безобразий,
не топит тоски в вине,
Боится случайных связей,
а не случайных — вдвойне,

на одиноком ложе
тоска ему давит грудь.
Вот так он живет — и тоже
подохнет когда-нибудь.

Но в этой жизни проклятой
надеемся мы порой,
Что некий пятидесятый,
а может быть, сто второй,

Которого глаза краем
мы видели пару раз,
Которого мы не знаем,
который не знает нас, —

подвержен высшей опеке,
и слышит ангельский смех,
И потому навеки
останется после всех.