Почему новое поколение звезд не боится политики

Лайк Нойзу, дизлайк Тимати. Респект Дудю, позор Артемию Лебедеву. Вот Паль в автозаке, а вон Богомолов в катафалке. Лето-2019 не то чтобы развело деятелей культуры по разные стороны баррикад, но заставило (а где-то даже вынудило) делать разнообразные символические жесты, и не на территории искусства или медиа, а в пространстве сгущающейся политизации.

Появление рэп-звезд на митингах, обращение героев ютьюба к горячим точкам постсоветской истории, предельно остросоциальные (или, наоборот, намеренно аполитичные) высказывания значимых публичных фигур, попытка властей перебить протестные собрания массовыми народными увеселениями – все это выглядит так, будто «политика входит в моду».

Именно на нарочитую «модность» этих жестов и высказываний напирают их сегодняшние критики; впрочем, попытка объяснить все на свете стремлением к хайпу и жаждой пиара больше говорит о людях, высказывающих эту версию, чем о тех, кому эти намерения пытаются приписать.

Летом 2019-го в Москве действовали какие-то иные силовые линии, которые заставляют «мастеров культуры» отвечать на сакраментальный вопрос «с кем вы» – с теми, кто бьет, или с теми, кого бьют – иногда даже помимо их, мастеров, собственной воли. Здесь очевидно работает не расчет, не ожидание славы или выгод, не попытка набрать баллы или нагнать трафик. Интересно разобраться в природе этих сил.

Эпоха Собянина к сегодняшнему дню – это уже половина расширенного президентского срока Путина. Про путинское двадцатилетие принято считать, что власть как минимум однажды переподписывала контракт с обществом, меняя на ходу его молчаливо подразумеваемые условия. Как видно сегодня, период правления нынешнего московского градоначальника тоже оказался неоднородным.

Время постлужковской расчистки завалов, освобождения улиц от наслоений наружной рекламы и консервации строек в центре – совсем не то же, что ковровое благоустройство в рамках программы «Моя улица». Капковский период прошивки города прогрессивной культурой и вовлечения в муниципальные структуры ее носителей ничуть не похож на крупнобюджетные декоративные увеселения конца 2010-х, неловкие попытки создать «дружелюбный облик города» наряду с прочим за счет розовых пингвинов, искусственных сакур и завешивания всего и вся разноцветными лампочками.

Видимо, летом 2019-го мы наблюдали самое решительное изменение контракта мэрии с городом: взятый некогда курс на конструирование города-как-театра, города-как-фабрики впечатлений окончательно свелся к производству декораций, имитаций, видимостей. Никита думает, что он в Палермо, на самом деле это просто щит фанерный.

Настоящая целевая аудитория фестивалей шашлыка и бургеров, дней государственного флага, парадов студенчества, бесконечных массовых концертов коллективного Егора Крида – это не сотни тысяч (согласно официальным отчетам) зрителей, но некая находящаяся за кадром инстанция, которая должна при виде этой картинки одобрительно кивнуть: работа проведена, массовый охват обеспечен.

Собственно москвичи присутствуют в этой истории как телевизионная массовка, цифра с пятью нулями в отчете, обязанная перевесить в чьих-то начальственных глазах количество протестующих. Их реальные настроения, «индекс счастья», который так или иначе подразумевался всеми этапами собянинской модернизации, в эти месяцы не имел решающего значения: важна картинка, которая это счастье изображает.

Вопрос, который встал перед деятелями культуры в эти месяцы, не сводится к выбору между Навальным или Собяниным, протестом или ОМОНом. Это вопрос согласия на (или отказа от) участие (-я) в имитации. И в этой точке что-то внезапно сломалось.

Для создания картинки массового восторга, способной конкурировать с массовым недовольством, нужны большие звезды, артисты, работающие для масс. Но возможность государства мобилизовывать кого угодно одним щелчком пальцев (см. тур «Голосуй, или проиграешь» 1996 года) к 2019 году постепенно ослабла, схлопнулась – даже не из-за «усиления протестных настроений», а в силу объективно изменившейся экономики культуры.

Большие люди из мира политики и медиа еще не успели это осознать, но все уже свершилось: государство (и связанные с ним большие продюсеры, большие фестивали и большие медиа) перестали быть монопольным центром распределения популярности: будешь бурчать – отключим от эфира.

Для новой (и самой влиятельной на сегодня) генерации артистов и медийных звезд контракт, от которого напрямую зависит успех и доходы, заключается не с государством и его агентами, а непосредственно с аудиторией. Он требует не лояльности, а доверия. Его важной частью становится постоянная двусторонняя коммуникация – способность не просто продавать билеты и принимать благодарные аплодисменты, но говорить с аудиторией и слышать ее требования.

Те символические жесты в пространстве политизации, что мы наблюдали этим летом, связаны именно с этим новым общественно-культурным договором, в котором аудитория превращается из пассивной толпы слушателей в нечто вроде постоянно действующего собрания акционеров, основным KPI оказывается доверие, а главным символическим капиталом – способность быть честным, прямым, настоящим. Не быть фейком, быть тру.

Общественный конфликт вокруг наспех собранных фестивалей и слащаво-примирительных лоялистских видеоклипов был запрограммирован самими параметрами игры: властям от культурно-медийного сообщества нужно именно согласие на участие в имитации, готовность стать частью декорации «счастливой Москвы».

В свою очередь, аудиторию, заключающую с артистом контракт доверия, раздражает не четко сформулированная позиция, а именно отказ от ее выражения, имитация, нечестная игра. Клип Тимати и Гуфа получает полтора миллиона дизлайков не столько потому, что это предвыборная агитка в пользу мэрии, сколько потому, что это агитка, замаскированная под якобы обычное музыкальное видео, снятое как бы без всякой связи с выборами.

Аудитория требует прямого разговора – не важно, в видео, на сцене или в соцсетях. И это подрывает еще одну типичную для местного медийно-культурного сообщества позицию: дескать, это все не просто выступление на фейковом, наспех сколоченном фестивале, а хитрый постмодернистский жест, перформанс, призванный подорвать систему изнутри (последняя версия такой позиции, кажется, называется «постирония»; и смысл ее, по видимости, в том, чтобы кормить людей говном, убеждая их, что это пародия на говно).

Вообще, такой тип коммуникации крайне нетипичен для Москвы. Это город компромиссов, где каждому из участников медийно-культурного сообщества необходимо выстраивать сложную систему умолчаний и обходных маневров, чтобы быть честным, но так, чтобы не обидеть тех, кому ты обязан своим статусом, чтобы сохранить театр или уникальный журналистский коллектив, чтобы не поссориться с друзьями детства или с приятными людьми на неприятных должностях, с которыми видишься на днях рождения общих знакомых.

Новая генерация совершенно не связана системой подобных сдержек и противовесов: Дудь и Поперечный, Оксимирон и Нойз MC, русский ютьюб и русский хип-хоп стали тем, кто они есть, не потому, что их на это место назначили, выделили эфир и дали финансирование. У них невозможно отобрать медиа или бюджеты, их статус совершенно не зависит от того, покажет ли их Первый канал и напишет ли «Афиша». Скорее медиа нуждаются в них, чтобы обозначить свою релевантность.

Большому фестивалю, который убирает со стенда табличку с числом задержанных, есть что терять. Оксимирону, который выходит под камеры в футболке с портретами задержанного, терять решительно нечего.

ОК, всех этих людей можно тупо посадить, закрыть им доступ в залы или заблокировать ютьюб, но, как мы видели прошлой осенью в истории с запретом хип-хоп-концертов, малейший намек на подобное развитие событий включает цеховую, медийную и общественную поддержку такого масштаба, который грозит окончательно обнулить все существующие контракты лояльности.

Что же это за честный разговор, который требует такого типа контракт с аудиторией? Речь же не о том, что артисты должны поддержать этого политика и отказать в доверии тому – политики любого сорта сегодня зависят от медийных фигур новой генерации точно так же, как старые медиа (а не наоборот).

Нужно не это или не только это: требуется, в самом широком смысле, готовность разделить с аудиторией ее судьбу. Быть с теми, кого бьют и сажают, поддерживать уверенность, когда аудитория чувствует страх, требовать справедливости, когда аудитория чувствует, что она попрана.

Феноменальный успех Дудя вызван, конечно, не тем, что он задает «острые» или «смешные» вопросы – он вообще с поразительной точностью говорит о том, о чем говорили бы его зрители, используя самые простые выражения и самые прямые ходы. Он выражает в словах то, что бродит в умах у его зрителей, и ставит перед ними зеркало, показывая им улучшенную версию себя.

Конечно, успех фильмов про Колыму и Беслан не только в том, что Дудь сообщает новому поколению неизвестные факты об исторических трагедиях, но и в том, что он показывает тех, кто живет на месте этих трагедий сегодня, сильных, смелых, независимых людей, которые пережили боль и страх и научились жить свободно и счастливо.

Это то, чего не видят и не понимают платные пропагандисты, пытающиеся доказать сегодня, что Дудь – это «проект», это «пиар», это хитрая политтехнологическая схема, а его фильмы – это просто «нападки на власть» и «попытки подорвать стабильность». А дело в том, что его фильмы — это не разговор с начальством, это прежде всего набор ролевых моделей, портреты спокойных и уверенных взрослых людей, живущих без надежды на отлетевшие, потерявшие связь с реальностью элиты, готовых взять на себя ответственность за собственную жизнь. Коллективный портрет того самого выросшего нового поколения, которое устало от имитации и требует честного разговора. Поколения, которое становится взрослым.