Эрзац-нация под именем «86%» и хаос как инструмент управления

Макс Дбар:

— Наш сегодняшний гость журналист, социолог — Константин Гаазе. Тема нашей сегодняшней беседы: «Двор и публичная политика после 2017 года: сценарий транзита для элиты и окружения президента Путина».

Константин Гаазе:

— Большое спасибо. Добрый вечер дамы и господа, очень приятно быть сегодня вечером здесь. Спасибо «Открытой России», что позвали.

Я приступлю сразу к делу, поскольку мне велено уложиться в 45 минут — час. Будучи политическим журналистом с 2008 года, я привык к тому, что набор фактов, то есть набор того, что называется «новости», каждый раз в каждой большой заметке о российской политике требует какой-то новой объяснительной модели, и эти объяснительные модели меняются очень быстро. Бац, вчера был тандем, сегодня — силовики и либералы, завтра еще что-то, после завтра — еще что-то, после завтра — еще что-то.

Возник некоторый практический парадокс, что, с одной стороны, мы делаем вроде бы то, что должны делать журналисты, то есть устанавливаем факты и находим новости, но, с другой стороны, эти новости, для того, чтобы их можно было прочесть, как историю, нужно каждый раз упаковывать в какую-то новую объяснительную модель.

С этим я в 2015 году пришел в социологию и получил степень магистра Университета Манчестера. И сейчас пытаюсь этот практический парадокс на ваших глазах определенным образом решить.

Власть, как она есть

Я прежде всего хотел бы сразу объяснить про два неправильных прочтения метафоры двора. Первое неправильное прочтение — это читать двор, говоря о Путине в прямом квазимонархическом смысле, пытаться найти в публичных презентациях режима какие-то монархические черты. Они, конечно, найдутся, но речь сегодня пойдет не об этом.

Вторая ошибка — сопоставлять, например, такие большие концепты, как политический режим или концепт, введенный Глебом Олеговичем Павловским в систему РФ с концептом «двор». Нет, двор — это размером меньше, это то, что называется в теории мезо-концепт, концепт среднего уровня.

Собственно, есть три способа отвечать на вопрос, что такое российская власть. Первый способ — это классический способ, который используется политической наукой, и он называется теорией режимов. Понятие «режим» используется для того, чтобы говорить в основном об авторитарных режимах, хотя левые теоретики говорят, например, о либеральных режимах, точно так же, как и об авторитарных.

Вы видите, что за 60 с лишним лет кое-что осталось, но кое-что изменилось. В книге Ласуэлла и Каплана «Власть и общество» речь шла о том, что режим — это по сути только конституция и формальные институты, и концепт режима нужно дополнять вторым концептом структуры контроля. Это, собственно, как те, кто согласно формальным правилам избраны, как они правят.

В статье 2014 года Барбары Геддес, великого американского политолога, эти два разных концепта схлопнуты в один. Собственно для Геддес и институциональных политологов режим — это то, каким способом, на каких основаниях что-то может стать политикой для властной верхушки, а что-то ей стать не может. Концепт режима используется для того, чтобы строить количественные прогнозы прежде всего, сначала кодировать, — условно говоря,

закодировать 200 режимов за 100 лет, — а потом попытаться вывести некоторые статистические закономерности

И сказать, что, например, военная хунта, которая отдает власть мирным путем, имеет меньше шансов сохранить жизнь после транзита, после передачи власти.

Что, мне кажется, кое-что эти концептуализации схватывают, что, мне кажется, чего здесь нет, — они не позволяют немножко приоткрыть занавес и посмотреть, что происходит внутри: это всегда позиция внешнего наблюдателя. И был фактически научный закон: когда авторитарный режим сталкивается с экономическим кризисом, он падает. Пример 1998 года: Индонезия — да, упала, Малайзия — нет, не упала. Пример России 2008 года — не упала, хотя в общем считалось, что должна упасть.

Второй очень интересный концепт — это концепт системы РФ, который введен Глебом Павловским. Это невероятно удобный концепт для того, чтобы рассуждать о российской власти как субъекте международной политики, субъекте международного права. Павловский и пишет в двух книгах о том, что идея системы РФ появилась у него из работы с текстом знаменитой телеграммы Кеннана. Та же самая проблема, что и у политического режима: да, мы можем предсказывать поведение России как субъекта международной политики в каких-то геополитических конфликтах. Например, закон повышения ставок — система РФ всегда повышает ставки. Мы видим, что даже в случае с Северной Кореей это так. Но опять же, в тот момент, когда мы хотим описать, что происходит внутри, там есть некоторые проблемы, которые решает, как мне кажется, третий концепт — это концепт правительности.

Государство как образ мысли

Правительность придумал великий французский философ и социолог Мишель Фуко. Самое общее определение правительности, мне кажется, очень емкое и по-французски хорошее, звучит почти как афоризм: государство как образ мысли и государство как образ действия — это правительность. Внутри правительности есть так называемые «режимы практик» — места, то есть некоторые места, я называю их «сборники», некоторые места или некоторые совещания, некоторые комнаты, некоторая сеть людей, где определенные политические проблемы принято рассматривать и решать определенным образом. Это и есть то, что называется в социальной теории «практика». Внутри правительности есть четыре базовых концепта, которые ее описывают с разных сторон. Первый — это сборки. Второй — это практики. Практики правительности — это то, как работает государство. Резолюция российских чиновников — это практика правительности, система служебной переписки — это практика правительности и так далее.

Эрзац-нация правительности, вам она известна под именем «86%». Это искусственная виртуальная общность, полностью сконструированная посредством социологических опросов, очень серьезного инструментария

Потому что на каждый следующий вопрос, кроме вопроса о поддержке Путина, в том числе на вопрос о присоединении Крыма, российские граждане будут отвечать по-разному, и 86% там не получится. Для того, чтобы постоянно производить и воспроизводить эрзац-нацию, создана очень серьезная машинерия, в которой есть медийная часть и есть собственно социологическая часть, то есть, есть условный Первый канал и есть ВЦИОМ, ФОМ, на самом деле даже Левада, потому что они это делают просто с другой стороны.

И четвертое — это публичная репрезентация. Когда вы читаете в заметках «Кремль», или «дума», или еще что-то, понятно, что таких сущностей, таких акторов, таких субъектов нет. Это некоторые вывески фасада, или, если использовать термин из банкинга, это «почтовые ящики», как есть на острове Джерси pillar box (почтовый ящик. — ОР). Вот Кремль — это такой pillar box, нет никакого Кремля, Кремль — это множественное образование, в котором есть очень много чего.

Модели путинской сборки

Когда мы говорим о дворе, мы говорим только о концепте сборки. Их за время правления Путина в публичном пространстве, в медиа, в академических текстах было несколько. Самые устойчивые, самые старые и самые, как многим кажется, продуктивные концепты — это две сборки: сборка силовиков-чекистов и сборка либералов. Соответственно, одни говорят о проблемах государства, о проблемах России, о проблемах политики чекистским способом — языком угроз, языком рисков, языком активных мероприятий, другие говорят об этих же самых проблемах другим языком — языком экономических реформ, языком развития страны, языком монетарной политики и так далее.

Довольно популярная несколько лет назад метафора или концепт «коллективного Путина», когда мы говорим о том, что самая главная правящая сборка в России — это кооператив «Озеро» условный, некоторое количество людей, связанных с президентом совместной историей. Их фамилии перечислены в том числе им самим в книге «От первого лица». «Политбюро 2.0» — это тоже интересный концепт, который предложил политолог Евгений Минченко. «Политбюро 2.0» — это не некоторое политбюро в смысле места, где собираются Медведев, Собянин, Ковальчуки и Путин, это сеть распределенной власти, это самые крупные узлы власти, посредством которых Путин правит. То есть Путин не отдает команды каждому отделению милиции или каждому банку, он правит через эти крупные узлы, которые Минченко называет «Политбюро 2.0».

Есть очень простой способ ответить на вопрос, кто правит в России, какая сборка самая сильная — это Совет безопасности. Действительно, это тоже можно использовать. Потому что есть закон о стратегическом планировании, в котором написано, что Совет безопасности — это орган стратегического планирования. Не президент, а Совет безопасности!

Есть то, что очень часто используется журналистами: кланы и семьи, то есть большие и небольшие патронажные сети. Есть Сечин, у Сечина есть несколько чекистов, есть несколько банкиров — это люди не публичные, не первого звена, но они встроены в некоторую клиентельную цепочку, в некоторую патронажную сеть, они на него ориентируются.

Как мне кажется, что эти сборки не схватывают, и что может позволить нам схватить: такая сборка, как двор. Во-первых, когда мы в состав политбюро включаем людей, которые не занимают государственные должности, соответственно, не обладают политической или административной властью, и людей, которые ими обладают, например, Медведева и Тимченко или Медведева и Ковальчуков, получается странная картина, потому что одни люди для того, чтобы что-то получить, должны прийти к президенту, договориться с ним, дать ему на подпись или на резолюцию письмо, а другие могут это сделать собственной властью, например, мэр Москвы Сергей Собянин или председатель правительства Дмитрий Медведев.

Доступ к телу и доступ к уху

Важный момент: когда мы хотим говорить о политике, мы должны выбрать, о чем мы будем говорить. Мы будем говорить о том, как внутри путинского окружения люди сводят друг с другом счеты, или о том, как вырабатывается политический курс? Связать эти два способа говорения не получается. Очень важное с времен советских и с времен Ельцина, конечно, понятие близости, то, что называется доступ к телу, или доступ к уху, или еще каким-то образом. Близость, с одной стороны, — это ресурс, потому что вы можете прийти, о чем-то попросить и получить на свою просьбу «да» или «нет». С другой стороны, близость возможна и в практическом смысле. Президент встречается с каждым губернатором минимум раз в год, таким образом, как практик губернатор не может подойти к президенту каждую неделю, но, тем не менее, сам ресурс доступа какое-то время у него есть, пусть небольшое.

Есть негосударственные акторы, то есть люди, не имеющие никаких должностей, но при этом перечисляемые во всех списках российских нобилей, наиболее влиятельных фигур в России, — еще одна проблема. И наконец проблема, с которой сталкивается любой журналист, который пытается узнать, например, где сегодня остановился президент, будучи в городе Санкт-Петербурге на каком-то мероприятии, — это проблема дворцов и резиденций. В графиках публичных фигур европейских и американских нет пробелов, нет ни временных, ни пространственных лакун. То есть президент покинул Белый дом, вы видите, как он садится в вертолет, перелетает в Кэмп-Дэвид, вы видите его в Кэмп-Дэвиде, там его тоже ждут журналисты, за ним путешествует то, что называется пресс-пул. В публичной презентации президента США нет пробелов, она вся выглядит, как хроника. Даже если у него есть какие-то закрытые совещания, то на сайте Белого дома написано, что в этот момент него секьюрити-брифинг или еще что-нибудь. Это нельзя сказать про российского президента — ни про Путина, ни про Медведева.

Есть пространственные лакуны, мы не знаем, где в данный момент физически находится президент Путин, и временные лакуны — мы видим, что в официальной хронике президента, например, появляется пробел в два дня, или в три дня или, как было в конце февраля — начале марта 2015 года, пробел фактически в две недели, чуть меньше.

Собственно, место, где он находится и пространственно, и временно — это двор. Концепт двора в социологии впервые разработан Максом Вебером, но блестящий, недооцененный, с моей точки зрения, социолог Норберт Элиас написал прекрасную книжку «Придворное сообщество», где концептуализировал двор, прежде всего двор Людовика XIV.

Мне кажется, некоторые характерные, как говорят, конститутивные черты двора, описанные Элиасом, могут быть перенесены, транспонированы в политическую реальность России. Все правительственные резиденции принадлежат Управлению делами Президента — это по сути домохозяйства. Государственная дума находится в помещении, которое управляется домохозяйством президента.

Лакеи во дворянстве

Второе, очень важное, — это принято сейчас называть кадровой революцией 2016-17 годов, — мы видели, что вдруг в какой-то момент появляются охранники, которые становятся заместителями министров. Охранники, в смысле сотрудники Федеральной службы охраны, которые становятся заместителями министров и губернаторов. Мы видим, что люди, занимавшие посты, не связанные с государственными решениями, а связанные с обслуживанием президента, занимают одну из высших государственных должностей, например, протокольщик Вайно, становится главой администрации. Невозможно представить себе, что протокольщик Ельцина Шевченко становится главой администрации. Сейчас это происходит — включение дворцовых практик в практики правительности.

О чем я говорю? Я чуть позже покажу это на совершенно конкретных примерах. Например, есть государственная задача: у государственного банка дыра в балансе, нужно этот баланс пополнить. Соответственно можно разместить акции этого банка на иностранной бирже, получить деньги, пополнить капитал, а потом разместить еще какое-то количество акций, например, пополнить бюджет, назвав это приватизацией. А можно попросить один из «кошельков» двора, то есть, в частности, государственную корпорацию сделать это вместо рынка. Это абсолютно дворцовая практика, которая включается в государственный оборот.

И, наконец, изменение формы и содержания публичных репрезентаций:

все, что делает Путин, становится государственным актом, хотя не все, что он делает, является государственным актом

Это крайне характерное, крайне специфическое свойство дворцовой политики.

В тексте, который я написал для Карнеги две недели назад, я вбросил тезис о том, что двор становится способом деконструкции, способом разборки политической команды, которая распадается в связи с избранием президента Медведева в 2008 году. Сейчас я попытаюсь объяснить, о чем я говорю.

Базовой политической практикой до 2008 года являются стратегические совещания, они достаточно неформальные, на них открыто обсуждаются вопросы политики. Личные задачи, в том числе сведение личных счетов за счет этих практик кодируются как государственные задачи. Нет никакого стеснения, нет никакого разделения между тем, что обсуждается за закрытыми дверьми в кругу друзей, и тем, что обсуждается, например, с политическим руководством администрации президента. Не Путин с амфорами, а Путин, совершающий какие-то государственные действия. Есть задача, эта задача кодируется как государственная, обсуждается стратегия решения этой задачи, потом под решение этой задачи прописываются публичные репрезентации, которые нужны, чтобы эту задачу решить или обслужить.

Еще один важный пункт: администрация контролирует конфликты между силовиками, например, и либералами. То есть команда является политическим балансиром. Конституция нерушима, конституция — это коридор возможностей. В тот момент, когда Путин перестает быть президентом, возникает очень много всего, меняются повседневные практики, меняется протокол, меняется окружение. Часть друзей, коллег, сослуживцев оказываются условно в другом лагере. Возникает метафора тандема, но при этом понятно, что колеса тандема едут в разные стороны. Поэтому возникает необходимость создания некоей зоны доверия, некоей зоны безопасности, отсюда появляется двор. Команда деконструируется.

Медведев тоже будет пытаться построить свой двор, правда, у него это не получится. Именно в 2008-2009 году начинается строительство того, что не существует, того, в чем Кремль не признается, — резиденции на Алтае, одной из горных резиденций в Сочи. Это дворцы, которые находятся не на балансе Управделами президента, изначально строятся не на деньги Управделами президента, а строятся на деньги, например, компании «Газпром». В частности, в Сочи один из горных дворцов, изначально к нему подводят дороги и строят электричество, как для метеостанции. Возникает то, чего не было до 2008 года, вернее, то, что было в 2000-м году, — полеты на истребителе и так далее, потом исчезло. Возникают очень странные репрезентации личного действия — полет на пожарном самолете, поездка на желтой «ладе» по Сибири и так далее.

Двор появившийся требует некоторого количества времени, поэтому в графике Путина в тот момент, когда он работает премьером, регулярно случаются лакуны по три, по четыре дня, про которые вообще мы ничего не знаем. Собственно, в хронике написано: поздравил телеграммой газовиков, угольщиков, нефтяников и так далее. Понятно, что происходит что-то другое.

В этот момент происходит еще одна очень важная вещь.

Люди, являющиеся обслугой, начинают решать государственные задачи, потому что государственные задачи становятся личными задачами

Это момент, когда возвышается трио — Вайно, Песков, Калимулин. Все трое не стратеги, не занимаются политическим планированием, но внутри двора премьера Путина они превращаются в стратегов. То же самое происходит с госкорпорациями: для того, чтобы строить дворцы, нужны деньги. Мы уже говорим не о том, что «Сургутнефтегаз» — это второй резервный фонд или третий резервный фонд, а мы говорим о том, что госкорпорации начинают финансировать жизнь двора в прямом смысле в повседневной жизни — ремонты, дачи, резиденции и так далее. При этом официально этих резиденций не существует.

Конституция становится инструментом решения задач двора. Это тоже важный момент, я чуть попозже объясню, что я имею в виду. Вот двор — невероятно сложная задача, которая не является государственной, но при этом она является чисто дворцовой. Это все равно, что выезд Людовика к своему министру финансов Николя Фуке, который после этого был арестован. Больше 60 машин, этим кортежем надо дирижировать — это очень сложная, не государственная на самом деле, — это очень сложная придворная практика, которая становится государственной практикой.

Церемониальная ручка

Еще один пример — это письмо одного из столпов двора Путина Сергея Чемезова, в котором он, ни много, ни мало просит отдать ему в откуп по всем моногородам России. Это письмо начала 2010 года. Если бы Чемезов справился с задачей спасения «АвтоВАЗа» в 2009 году, скорее всего он бы получил не «Шувалову проработать», а «Шувалову проработать и доложить», а то и «поддерживаю». Это невозможная в государственной логике просьба, потому что 320 разных населенных пунктов с населением от 10 тысяч человек до, на секундочку, Тольятти — это тоже моногород, а Тольятти — это практически миллионник, там живет около 800 тысяч человек, не могут быть отданы в откуп корпорации или можно использовать другое слово — в концессию. В тот момент, когда Путин работает премьером, это становится обычным делом. Личное действие становится государственным актом. Просьба вернуть ручку — это государственный акт, он считывается как государственный акт, он подается медиа как государственный акт, хотя, конечно, он не является государственным актом — это не подписание указа. Это классический пример очень плохого ручного управления.

Три собственника разделенного советского имущественного комплекса на глиноземном комбинате в Пикалево не могут договориться, приезжает Сечин, ночью, не знаю что он с ними делает, к утру все подписывают протокол о выплатах. То есть решает не вопрос, каким образом этот имущественный комплекс вернуть единому собственнику, а решается вопрос о том, кто заплатит зарплату своим рабочим, ты — своим, ты — своим, ты — своим. Последний подписант — это Олег Дерипаска, у него там производственная мощность, который на глазах всей страны подписывает этот протокол ручкой Путина, и потом Путин просит вернуть эту ручку. Это не церемония, это государственный акт, но при этом это не государственный акт — это личное действие.

Начинается возвышение второго эшелона двора. Со вторым эшелоном двора — не с моногородами, а с вопросами помельче, например, с вопросом строительства платной скоростной трассы до Санкт-Петербурга — все прекрасно работает. Возникает механизм откупа или концессий. Ротенберги говорят, что они приведут концерн Vinci для того, чтобы Vinci финансировал строительство скоростной трассы до Санкт-Петербурга. Случается кризис, Vinci не может, дорогу финансирует ВТБ, но при этом концессия остается концессией Ротенбергов. Первые концессии Пригожина, полученные в те же годы, — это школьные завтраки в нескольких крупных регионах России. Очень важный момент: Пригожин — ресторатор, это абсолютно дворцовая фигура. Дворцовая фигура сначала делает ресторан в Доме правительства. В Доме правительства все питание — это был комбинат общественного питания, то есть это была советская организация. Там появляется коммерческий ресторан, который делает ресторатор премьера, затем этот ресторатор становится крупным подрядчиком.

Наконец, Чемпионат мира по футболу 2018 года, где двор просто присваивает часть конституционных полномочий президента. Путин как премьер подписывает гарантии FIFA, одна из этих гарантий — это гарантия обеспечения безопасности. У премьера нет полномочий решать вопросы безопасности, эти полномочия есть у президента. Но Чемпионат мира — это проект двора. Поэтому без всяких проблем премьер выходит за границу Конституции.

Обслуга превращается в политических менеджеров. Странная кампания лета 2010 года — плод работы обслуги, пресс-секретаря, протокольщика и референта Калимулина, людей, которые никогда до этого не занимались стратегическим планированием, политическим планированием и так далее.

Не человек президента — человек Путина

Что происходит с другими концептами? Все чаще в служебной переписке премьер переключает аппарат в патримониальный режим. Например, пишет в скобках рядом с фамилией слово «лично», что требует от чиновника рассмотреть дело не как Вебер пишет — по существу и правилам, а рассмотреть его в зависимости от пожеланий суверена. Путинское большинство переживает второе рождение, потому что нацию тестируют не на лояльность государству сначала, президенту — потом, а эрзац-нацию тестируют на лояльность Путину. А эта лояльность, мы помним, достигается за счет того, что личные действия становятся государственными актами. Лакуны, пробелы в графике, и понятно, что там что-то происходит — там происходят дни рождения. Не нужно представлять себе в каких-то макабрических красках двора Калигулы или императора Тиберия, нет, — это паломнические поездки, очень закрытые светские мероприятия. Максимум можно было позвать, — что всплывало в СМИ, — позвали очень известный западный коллектив двойников группы АББА на какое-то из мероприятий двора, которое не обозначено в графике, которого нет, которое существует во временной лакуне.

В 2012 году, когда Путин возвращается в Кремль, возникает проблема: либо двор нужно демонтировать, понизив всех тех, кто возвысился, — а возвысилось уже довольно много людей, это и охрана, охрана становится приемной Путина в Доме правительства в 2011 году, это и творческая молодежь и так далее, — их нужно понизить, вернув на руководящие посты людей с опытом стратегического планирования. Принято другое решение:

Путин начинает делать модное в последние несколько сезонов слово «гибрид». Он пытается прививать двор к тому дереву государственности, которое им же самим было построено с 2000-го по 2008 год

Но это не только процесс огосударствления двора, когда люди из двора получают государственные должности, публичные позиции — это и обратный процесс. Указ 688 — это очередной пример выхода за рамки Конституции, но только обратный. Если Путин как премьер, подписывая гарантии о безопасности Чемпионата мира, не имел права этого делать, то Путин как президент не имел права пересматривать полномочия правительства. В тот момент, когда он сказал, что эти компании не могут быть приватизированы без решения президента, он нарушил Конституцию в том смысле, что он взял на себя часть полномочий правительства. Эти полномочия Конституцией закреплены за правительством.

Была сделана некая компенсационная мера. Вот это изъятие в двор президента прежде всего «Роснефти», президентом которой был назначен Сечин в 2012 году сразу после инаугурации, изъятие в домен президента попытались сбалансировать созданием публичной репрезентации комиссии по топливо-энергетическому комплексу. Комиссия провалилась, она собралась несколько раз, стало понятно, что интересы двора на такой широкой площадке, где сидят все российские нефтяники, преследовать очень сложно, поэтому ее просто в какой-то момент перестали собирать.

В 2014 году, когда начинают публиковать санкционные списки, двор опубличивается против желания Путина. Но, с другой стороны, в каком-то смысле ему становится легче, потому что все те компенсации, которые приняты на законодательном уровне, — для тех, кто попал под санкции, можно оставаться налоговым нерезидентом России, не платить налоги в России и так далее — это тоже концессии, это тоже откуп, но который стало можно оформить законом благодаря тому, что двор был частично опубличен через санкционные списки.

Вот классический пример использования практики двора «позовем, попроси» уже в решении государственной проблемы. Речь идет о приватизации ВТБ. Приватизация нужна, потому что у ВТБ дыра в бюджете. Путин говорит: «Дадим команду Сечину». Собственно, он указывает пальцем на двор и говорит: «Двор может решать государственные проблемы». Двор может не только обслуживать резиденции, строить дворцы и создавать некоторую зону абсолютной безопасности, зону доверия для первого лица, он может в том числе и решать некоторые государственные задачи.

Двор вышел из сумрака

Кто сегодня в дворе, кто часть двора? С Пригожиным непонятно, потому что у него конфликт с Шойгу, а Путин очень хотел бы включить Шойгу в двор — от этого совместное проведение времени, совместный досуг, распитие коньяка и так далее. Важный пункт последний, потому что отсюда возникают некоторые очень странные картины мира, которые несовместимы с тем, что мы считаем просто нормальным рациональным мышлением — это и духовник Путина, и Михалков тоже был, по крайней мере, частью двора со всеми странными идеями о близости русского православия, например, и ислама. Есть и встречное движение: возвышенные адъютанты и порученцы Зиничев, Дюмин и Миронов получают государственные должности, Зиничев — в МВД, Дюмин и Миронов получают по региону.

Из двора выдвигаются фигуры, которые в 2024 году могут стать преемниками. Понятно, что у этих фигур снова другая лояльность, — это не лояльность государству, это не лояльность даже пусть некоторой идее государства, которая есть у Путина, это лояльность лично Путину — лояльность порученцев, лояльность ординарцев.

Если мы уберем из политбюро Минченко людей, входящих в окружение Путина, останутся эти люди. Это люди, не входящие в двор, это люди, имеющие собственные дворы — у кого-то побольше, у кого-то поменьше, у кого-то есть какое-то количество дворцов. Абсолютно тот же сценарий, тот же способ администрирования, те же деньги из ниоткуда, те же места, которых нет, — отказ признать наличие: это не мое, я здесь был гостем два раза и так далее. Это люди, которые, с моей точки зрения, не войдут в список преемников ни в 2024 году, никогда, именно потому, что они не являются частью двора.

Важный пункт, мы говорили об этом с коллегами из «Минченко Консалтинг», с другими коллегами в Москве, что да, Чемезов и Сечин — фигуры парадоксальные. С одной стороны, они имеют силу президента, они могут прийти и дать письмо на подпись, с другой стороны, у них есть собственные ресурсы и достаточно большие. С третьей стороны, люди, находящиеся в дворе, не могут принимать слишком много огня на себя, они не могут ввязываться в слишком большое количество публичных конфликтов. Поэтому Чемезов и Сечин — это фигуры, которые должны будут либо выйти из двора и лишиться доступа к факсимиле президента, либо отказаться от публичных репрезентаций, отказаться от активной позиции. И мне кажется, сегодняшнее заявление президента относительно того, что «я очень надеюсь на мировую между „Роснефтью“ и системой», — это сигнал в том числе о том, что слишком много публичных конфликтов, нужно определяться. То есть, если ты строишь свой двор — пожалуйста, но тогда это игра по другим правилам.

Эзотерика монархии и синтез духовных скреп

Важный для меня момент, может быть, кому-то из вас будет интересно: двор — это культура, это церемониал. Понятно, что церемониалы английской королевы или французского короля не очень подходят. Фигуры, о которых я говорил, в том числе духовники и идеологи, они предлагают некоторый другой церемониал. Да, это не императорская кафедра, ничего подобного — это кафедра для почетных гостей, но тем не менее, это церемониальное место, которое Путин занял в соответствии с церемониалом.

Если мы посмотрим на историю двора и снова вернемся к Элиасу, то очень важным пунктом станет конфликт между культурой и цивилизацией. Цивилизация — это церемониал, а культура — это народная культура. Таким образом внутри того, что называется «духовные скрепы», схлопнуты две эти вещи, которые на самом деле находятся в конфликте друг с другом. Когда Фридрих Великий пишет знаменитый свой небольшой трактат о немецкой литературе, он говорит: немецкий язык ужасный, на нем невозможно разговаривать. Это хорошо, это плохо. Попытка совместить две эти эстетических формы, например, если мы говорим о том, как будут выглядеть публичные репрезентации президентской власти после 2018 года, попытка их схлопнуть, попытка их скрестить, сделать из них гибрид, мне кажется, обречена на поражение. То есть либо это церемониал, который все больше и больше сдвигается в сторону, условно назовем это фундаментализмом, хотя это тоже не очень ясный концепт, либо это КВН. Понятно, что ряд с балалайкой можно продолжить советской какой-то эстетикой — КВН, картошка и так далее. Можно это пытаться смешивать какое-то недолгое время, но, мне кажется, без особого успеха.

Придворные спикеры и дворцовые партии

Я сосредоточусь на двух последних пунктах. Может ли двор стать частью публичной политики, возвращаясь к заявленной теме доклада? Двор целиком — нет, конечно. Фигуры из двора могут стать частью публичной политики, но им приходится платить за это очень высокую цену, они перестают быть частью двора. Зиничев, Миронов и Дюмин имеют близость как практику, но не имеют близость как ресурс, они не ходят к президенту каждый день, они не носят за ним чемоданы.

Второй момент. Когда сегодня по Москве ползут разные слухи о том, как будет выглядеть четвертый срок, один из слухов, который у меня вызывает некоторое интуитивное доверие, — юристы кремлевские говорят: как-то маловато у президента прямых административных полномочий. У него мало возможностей вмешиваться в каждый конкретный проект, в каждое конкретное дело, то есть не хватает ресурсов административных, юридических, правовых для ручного управления. Эта проблема решается путем ликвидации поста председателя правительства. Для этого не придется менять Конституцию через Конституционное собрание, для этого нужно просто переписать 5, 6 главы Конституции. Это в интересах двора. Потому что, если фамилия премьера не «Путин», то ни Ротенберг, ни Ковальчук, ни Чемезов, ни Сечин снова вице-премьерами не будут. А если фамилия президента-премьера — «Путин», то они могут вернуться в государство, и тогда двор становится государством.

Элита в этот момент должна принять решение, — под элитой я понимаю крупнейший бизнес, крупнейших чиновников, перечисленных в списке, — кто не двор: либо они получают вторую лояльность, занимая какое-то место во дворе, при этом понятно, что это место будет ниже, чем место адъютантов, протокольщиков и так далее, что, в общем, немного обидно для престижа, — либо должны будут откатиться к границе, стать некоей политической маргиналией.

Если двор становится государством, то двор должен получить некоторое количество публичных репрезентаций. Одна из таких публичных репрезентаций — это появление дворцовых партий в Думе. Нынешняя Дума, и это в Кремле, насколько я понимаю, более-менее представляют, не представляет никого. Если мы можем говорить, что с 2007 по 2011 год «Единая Россия» действительно была партией местного начальства, была репрезентация, был некоторый слой, страта, сословие, неважное, которое эта партия представляет. Сейчас это не так, «Единая Россия» никого не представляет. «Справедливая Россия» никого не представляет и так далее. Это партии, которые паразитируют на созданной двором в 2009-2011 годах эрзац-нации. Это означает, что двор должен их и финансировать, и заниматься стратегиями их продвижения, и продавать их избирателям. Это сложно, это дорого, с деньгами не очень хорошо. Поэтому, например, идея создать партию Чемезова или партию Сечина, в общем выглядит не такой уж плохой, не такой уж парадоксальной.